Ленин В.И. против грубияна (грубый) Сталина!

1

         ПИСЬМО К СЪЕЗДУ ²⁰⁸

         Я советовал бы очень предпринять на этом съезде ряд перемен в нашем политическом строе.

         Мне хочется поделиться с вами теми соображениями, которые я считаю наиболее важными.

         В первую голову я ставлю увеличение числа членов ЦК до нескольких десятков или даже до сотни. Мне думается, что нашему Центральному Комитету грозили бы большие опасности на случай, если бы течение собы­тий не было бы вполне благоприятно для нас (а на это мы рассчитывать не можем), — если бы мы не предпри­няли  такой  реформы.

         Затем, я думаю предложить вниманию съезда при­дать законодательный характер на известных условиях решениям Госплана, идя в этом отношении навстречу тов. Троцкому, до известной степени и на известных условиях.

         Что касается до первого пункта, т. е. до увеличения числа членов ЦК, то я думаю, что такая вещь нужна и для поднятия авторитета ЦК, и для серьезной работы по улучшению нашего аппарата, и для предотвращения того, чтобы конфликты небольших частей ЦК могли получить слишком непомерное значение для всех судеб партии.

         Мне думается, что 50—100 членов ЦК наша пар­тия вправе требовать от рабочего класса и может получить от него без чрезмерного напряжения его сил.

Такая реформа значительно увеличила бы прочность нашей партии и облегчила бы для нее борьбу среди враждебных государств, которая, по моему мнению, может и должна сильно обостриться в ближайшие годы. Мне думается, что устойчивость нашей партии благодаря такой мере выиграла бы в тысячу раз.

Ленин 23. XII. 22 г. Записано М. В.

II

Продолжение записок. 24 декабря 22 г.

         Под устойчивостью Центрального Комитета, о кото­рой я говорил выше, я разумею меры против раскола, поскольку такие меры вообще могут быть приняты. Ибо, конечно, белогвардеец в «Русской Мысли» (ка­жется, это был С. С. Ольденбург) был прав, когда, во-первых, ставил ставку по отношению к их игре против Советской России на раскол нашей партии и когда, во-вторых, ставил ставку для этого раскола на серьезнейшие разногласия в партии.

         Наша партия опирается на два класса и поэтому возможна ее неустойчивость и неизбежно ее падение, если бы между этими двумя классами не могло состо­яться соглашения. На этот случай принимать те или иные меры, вообще рассуждать об устойчивости нашего ЦК бесполезно. Никакие меры в этом случае не ока­жутся способными предупредить раскол. Но я надеюсь, что это слишком отдаленное будущее и слишком неве­роятное событие, чтобы о нем говорить.

         Я имею в виду устойчивость, как гарантию от раскола на ближайшее время, и намерен разобрать здесь ряд соображений чисто личного свойства.

         Я думаю, что основным в вопросе устойчивости с этой точки зрения являются такие члены ЦК, как Ста­лин и Троцкий. Отношения между ними, по-моему, составляют большую половину опасности того раскола, который мог бы быть избегнут и избежанию которого, по моему мнению, должно служить, между прочим, увеличение числа членов ЦК до 50, до 100 человек.

         Тов. Сталин, сделавшись генсеком, сосредоточил в своих руках необъятную власть, и я не уверен, су­меет ли он всегда достаточно осторожно пользоваться этой властью. С другой стороны, тов. Троцкий, как доказала уже его борьба против ЦК в связи с вопро­сом о НКПС, отличается не только выдающимися спо­собностями. Лично он, пожалуй, самый способный че­ловек в настоящем ЦК, но и чрезмерно хватающий самоуверенностью и чрезмерным увлечением чисто ад­министративной стороной дела.

         Эти два качества двух выдающихся вождей совре­менного ЦК способны ненароком привести к расколу, и если наша партия не примет мер к тому, чтобы этому помешать, то раскол может наступить неожи­данно.

         Я не буду дальше характеризовать других членов ЦК по их личным качествам. Напомню лишь, что октябрьский эпизод Зиновьева и Каменева, конечно, не являлся случайностью, но что он также мало может быть ставим им в вину лично, как небольшевизм Троц­кому.

         Из молодых членов ЦК хочу сказать несколько слов о Бухарине и Пятакове. Это, по-моему, самые выдаю­щиеся силы (из самых молодых сил), и относительно их надо бы иметь в виду следующее: Бухарин не только ценнейший и крупнейший теоретик партии, он также законно считается любимцем всей партии, но его теоретические воззрения очень с большим сомнением могут быть отнесены к вполне марксистским, ибо в нем есть нечто схоластическое (он никогда не учился и, думаю, никогда не понимал вполне диалектики).

         25. XII. Затем Пятаков — человек несомненно выдаю­щейся воли и выдающихся способностей, но слишком увлекающийся администраторством и администратор­ской стороной дела, чтобы на него можно было поло­житься в серьезном политическом вопросе. Конечно, и то и другое замечание делаются мной лишь для настоящего времени в предположении, что эти оба выдающиеся и преданные работники не найдут случая пополнить свои знания и изменить свои одно­сторонности.

Ленин

25. XII. 22'г.

Записано М. В.

         ДОБАВЛЕНИЕ К ПИСЬМУ ОТ 24 ДЕКАБРЯ 1922 г.

         Сталин слишком груб, и этот недостаток, вполне терпимый в среде и в общениях между нами, комму­нистами, становится нетерпимым в должности генсека. Поэтому я предлагаю товарищам обдумать способ пе­ремещения Сталина с этого места и назначить на это место другого человека, который во всех других отно­шениях отличается от тов. Сталина только одним пере­весом, именно, более терпим, более лоялен, более веж­лив и более внимателен к товарищам, меньше каприз­ности и т. д. Это обстоятельство может показаться ничтожной мелочью. Но я думаю, что с точки зрения предохранения от раскола и с точки зрения написан­ного мною выше о взаимоотношении Сталина и Троцкого, это не мелочь, или это такая мелочь, которая может получить решающее значение.

Ленин

Записано Л. Ф.

4 января 1923 г.

III

         Продолжение записок. 26 декабря 1922 г.

         Увеличение числа членов ЦК до количества 50 или даже 100 человек должно служить, по-моему, двоякой или даже троякой цели: чем больше будет членов ЦК, тем больше будет обучение цекистской работе и тем меньше будет опасности раскола от какой-нибудь неосторожности. Привлечение многих рабочих в ЦК будет помогать рабочим улучшить наш аппарат, кото­рый из рук вон плох. Он у нас, в сущности, унаследо­ван от старого режима, ибо переделать его в такой короткий срок, особенно при войне, при голоде и т. п., было совершенно невозможно. Поэтому тем «критикам», которые с усмешечкой или со злобой преподносят нам указания на дефекты нашего аппарата, можно спокойно ответить, что эти люди совершенно не понимают усло­вий современной революции. За пятилетие достаточно переделать аппарат вообще невозможно, в особенности при тех условиях, при которых происходила револю­ция у нас. Достаточно, если мы за пять лет создали новый тип государства, в котором рабочие идут впе­реди крестьян против буржуазии, и это при условии враждебной международной обстановки представляет из себя дело гигантское. Но сознание этого никоим обра­зом не должно закрывать от нас того, что мы аппарат, в сущности, взяли старый от царя и от буржуазии и что теперь с наступлением мира и обеспечением мини­мальной потребности от голода вся работа должна быть направлена на  улучшение аппарата.

         Я представляю себе дело таким образом, что несколько десятков рабочих, входя в состав ЦК, могут лучше, чем кто бы то ни было другой, заняться проваркой, улучшением и пересозданием нашего аппарата. РКИ, которой принадлежала эта функция вначале, оказалась не в состоянии справиться с нею и может быть употреб­лена лишь как «придаток» или как помощница, при известных условиях, к этим членам ЦК. Рабочие, входящие в ЦК, должны быть, по моему мнению, преи­мущественно не из тех рабочих, которые прошли длинную советскую службу (к рабочим в этой части своего письма я отношу всюду и крестьян), потому что в этих рабочих уже создались известные традиции и известные предубеждения, с которыми именно жела­тельно бороться.        

         В число рабочих членов ЦК должны войти преиму­щественно рабочие, стоящие ниже того слоя, который выдвинулся у нас за пять лет в число советских слу­жащих, и принадлежащие ближе к числу рядовых рабочих и крестьян, которые, однако, не попадают в разряд прямо или косвенно эксплуататоров. Я думаю, что такие рабочие, присутствуя на всех заседаниях ЦК, на всех заседаниях Политбюро, читая все доку­менты ЦК, могут составить кадр преданных сторонни­ков советского строя, способных, во-первых, придать устойчивость самому ЦК, во-вторых, способных дей­ствительно работать над обновлением и улучшением аппарата.

Ленин

Записано Л. Ф.

26. XII. 22 г.

Впервые напечатано е 1966 е.                   Печатается по записи секретаря

в журнале «Коммунист» № 9                        (машинописный экземпляр)

Продолжение записок. 29 декабря 1922 г.

(К ОТДЕЛУ ОБ УВЕЛИЧЕНИИ ЧИСЛА ЧЛЕНОВ ЦК)

         При увеличении числа членов ЦК должно, по моему мнению, заняться также и, пожалуй, главным образом проверкой и улучшением нашего аппарата, который никуда не годится. Для этой цели мы должны поль­зоваться услугами высококвалифицированных специа­листов, и задача поставки этих специалистов должна быть  задачей  РКИ.

         Как сочетать этих специалистов по проверке, имею­щих достаточные знания, и этих новых членов ЦК — эта задача должна быть решена практически.

         Мне кажется, что РКИ (в результате своего развития и в результате наших недоумений по поводу его разви­тия) дал в итоге то, что мы сейчас наблюдаем, а именно — переходное состояние от особого наркомата к особой функции членов ЦК; от учреждения, ревизующего все и вся, к совокупности численно небольших, но перво­классных ревизоров, которые должны быть хорошо оплачены (это особо необходимо в наш век платности и при тех условиях, когда ревизоры прямо состоят на службе тех учреждений, которые их лучше опла­чивают).

         Если число членов ЦК будет надлежащим образом увеличено и они будут год от году проходить курс го­сударственного управления при помощи таких высоко­квалифицированных специалистов и высокоавторитет­ных   во   всех   отраслях   членов   Рабоче-крестьянской инспекции, — тогда,  я думаю,  мы решим  удачно  эту задачу, которая столько времени нам не удавалась.

Значит, в итоге — до 100 членов ЦК и не больше чем 400—500 их помощников, ревизующих по их указанию, — членов РКИ.

Ленин

29 декабря 22 г.

Записано М. В.

Впервые напечатано в 19S6 г.                    Печатается по записи секретаря

в журнале «Коммунист» № 9                        (машинописный экземпляр)

Продолжение записок. 30 декабря 1922 г.

         К ВОПРОСУ О НАЦИОНАЛЬНОСТЯХ ИЛИ ОБ «АВТОНОМИЗАЦИИ»

         Я, кажется, сильно виноват перед рабочими России за то, что не вмешался достаточно энергично и доста­точно резко в пресловутый вопрос об автономизации, официально называемый, кажется, вопросом о союзе советских социалистических республик.

         Летом, когда этот вопрос возникал, я был болен, а затем, осенью, я возложил чрезмерные надежды на свое выздоровление и на то, что октябрьский и декабрь­ский пленумы дадут мне возможность вмешаться в этот вопрос. Но, между тем, ни на октябрьском пленуме (по этому вопросу), ни на декабрьском мне не удалось быть, и таким образом вопрос миновал меня почти совершенно.

Я успел только побеседовать с тов. Дзержинским, который приехал с Кавказа и рассказал мне о том, как стоит этот вопрос в Грузии. Я успел также обменяться парой слов с тов. Зиновьевым и выразить ему свои опасения по поводу этого вопроса. Из того, что сообщил тов. Дзержинский, стоявший во главе комиссии, по­сланной Центральным Комитетом для «расследования» грузинского инцидента, я мог вынести только самые большие опасения. Если дело дошло до того, что Орджо­никидзе мог зарваться до применения физического на­силия, о чем мне сообщил тов. Дзержинский, то можно себе представить, в какое болото мы слетели. Видимо, вся эта затея «автономизации» в корне была неверна и несвоевременна. Говорят, что требовалось единство аппарата. Но откуда исходили эти уверения? Не от того ли самого российского аппарата, который, как я указал уже в одном из предыдущих номеров своего дневника, заим­ствован нами от царизма и только чуть-чуть подмазан советским миром *.

         Несомненно, что следовало бы подождать с этой мерой до тех пор, пока мы могли бы сказать, что ручаемся за свой аппарат, как за свой. А сейчас мы должны по со­вести сказать обратное, что мы называем своим аппарат, который на самом деле насквозь еще чужд нам и пред­ставляет из себя буржуазную и царскую мешанину, переделать которую в пять лет при отсутствии помощи от других стран и при преобладании «занятий» воен­ных и борьбы с голодом не было никакой возможности.

         При таких условиях очень естественно, что «свобо­да выхода из союза», которой мы оправдываем себя, окажется пустою бумажкой, неспособной защитить рос­сийских инородцев от нашествия того истинно рус­ского человека, великоросса-шовиниста, в сущности, подлеца и насильника, каким является типичный рус­ский бюрократ. Нет сомнения, что ничтожный процент советских и советизированных рабочих будет тонуть в этом море шовинистической великорусской швали, как муха в молоке.

         Говорят в защиту этой меры, что выделили наркоматы, касающиеся непосредственно национальной психоло­гии, национального просвещения. Но тут является вопрос, можно ли выделить эти наркоматы полностью, и второй вопрос, приняли ли мы с достаточной забот­ливостью меры, чтобы действительно защитить инород­цев от истинно русского держиморды? Я думаю, что мы этих мер не приняли, хотя могли и должны были принять.

         Я думаю, что тут сыграли роковую роль торопливость и администраторское увлечение Сталина, а также его озлобление против пресловутого «социал-национализма». Озлобление вообще играет в политике обычно самую худую роль.

* См. настоящий том, стр. 349—353. Ред,

         Я боюсь также, что тов. Дзержинский, который ездил на Кавказ расследовать дело о «преступлениях» этих «социал-националов», отличился тут тоже только своим истинно русским настроением (известно, что об­русевшие инородцы всегда пересаливают по части ис­тинно русского настроения) и что беспристрастие всей его комиссии достаточно характеризуется «рукопри­кладством» Орджоникидзе. Я думаю, что никакой про­вокацией, никаким даже оскорблением нельзя оправ­дать этого русского рукоприкладства и что тов. Дзер­жинский непоправимо виноват в том, что отнесся к этому рукоприкладству легкомысленно.

         Орджоникидзе был властью по отношению ко всем остальным гражданам на Кавказе. Орджоникидзе не имел права на ту раздражаемость, на которую он и Дзержин­ский ссылались. Орджоникидзе, напротив, обязан был вести себя с той выдержкой, с какой не обязан вести себя ни один обыкновенный гражданин, а тем более обвиняе­мый в «политическом» преступлении. А ведь в сущности говоря, социал-националы это были граждане, обвиняе­мые в политическом преступлении, и вся обстановка этого обвинения только так и могла его квалифицировать.

         Тут встает уже важный принципиальный вопрос: как понимать интернационализм? *

Ленин

30. XII. 22 г.

Записано М. В.

Продолжение записок. 31 декабря 1922 г.

К ВОПРОСУ О НАЦИОНАЛЬНОСТЯХ ИЛИ ОБ «АВТОНОМИЗАЦИИ»

(Продолжение)

         Я уже писал в своих произведениях по национальному вопросу, что никуда не годится абстрактная постановка вопроса о национализме вообще. Необходимо отличать

          

         * Далее в стенографической записи зачеркнут следующий текст: «Я думаю, что наши товарищи не разобрались достаточно в этом важном принципиальном вопросе».  Ред.

        

         национализм нации угнетающей и национализм нации угнетенной, национализм большой нации и национа­лизм нации маленькой.

По отношению ко второму национализму почти всегда в исторической практике мы, националы боль­шой нации, оказываемся виноватыми в бесконечном количестве насилия, и даже больше того — незаметно для себя совершаем бесконечное количество насилий и оскорблений, — стоит только припомнить мои волж­ские воспоминания о том, как у нас третируют инород­цев, как поляка не называют иначе, как «полячишкой», как татарина не высмеивают иначе, как «князь», укра­инца иначе, как «хохол», грузина и других кавказских инородцев, — как «капказский человек».

         Поэтому интернационализм со стороны угнетающей или так называемой «великой» нации (хотя великой только своими насилиями, великой только так, как велик держиморда) должен состоять не только в со­блюдении формального равенства наций, но и в таком неравенстве, которое возмещало бы со стороны нации угнетающей, нации большой, то неравенство, которое складывается в жизни фактически. Кто не понял этого, тот не понял действительно пролетарского отношения к национальному вопросу, тот остался, в сущности, на точке зрения мелкобуржуазной и поэтому не может не скатываться ежеминутно к буржуазной точке зрения.

         Что важно для пролетария? Для пролетария не только важно, но и существенно необходимо обеспечить его максимумом доверия в пролетарской классовой борьбе со стороны инородцев. Что нужно для этого? Для это­го нужно не только формальное равенство. Для этого нужно возместить так или иначе своим обращением или своими уступками по отношению к инородцу то недове­рие, ту подозрительность, те обиды, которые в истори­ческом прошлом нанесены ему правительством «велико­державной» нации.

         Я думаю, что для большевиков, для коммунистов разъяснять это дальше и подробно не приходится. И я думаю, что в данном случае, по отношению к гру­зинской нации, мы имеем типичный пример того, где сугубая осторожность, предупредительность и уступ­чивость требуются с нашей стороны поистине проле­тарским отношением к делу. Тот грузин, который пренебрежительно относится к этой стороне дела, пре­небрежительно швыряется обвинением в «социал-на­ционализме» (тогда как он сам является настоящим и истинным не только «социал-националом», но и грубым великорусским держимордой), тот грузин, в сущности, нарушает интересы пролетарской классовой солидар­ности, потому что ничто так не задерживает развития и упроченности пролетарской классовой солидарности, как национальная несправедливость, и ни к чему так не чутки «обиженные» националы, как к чувству равен­ства и к нарушению этого равенства, хотя бы даже по небрежности, хотя бы даже в виде шутки, к нарушению этого равенства своими товарищами пролетариями. Вот почему в данном случае лучше пересолить в сто­рону уступчивости и мягкости к национальным мень­шинствам, чем недосолить. Вот почему в данном случае коренной интерес пролетарской солидарности, а сле­довательно и пролетарской классовой борьбы, требует, чтобы мы никогда не относились формально к нацио­нальному вопросу, а всегда учитывали обязательную разницу в отношении пролетария нации угнетенной (или малой) к нации угнетающей (или большой).

Ленин

Записано М. В. 31. XII. 22 г.

Продолжение записок. 31 декабря 1922 г.

         Какие же практические меры следует предпринять при  создавшемся  положении?

         Во-первых, следует оставить и укрепить союз социали­стических республик; об этой мере не может быть со­мнения. Она нам нужна, как нужна всемирному ком­мунистическому пролетариату для борьбы с всемирной буржуазией и для защиты от ее интриг.

         Во-вторых, нужно оставить союз социалистических республик в отношении дипломатического аппарата. Кстати сказать, этот аппарат исключительный в составе нашего государственного аппарата. В него мы не до­пускали ни одного человека сколько-нибудь влиятель­ного из старого царского аппарата. В нем весь аппарат сколько-нибудь авторитетный составился из комму­нистов. Поэтому этот аппарат уже завоевал себе (можно сказать это смело) название проверенного коммунисти­ческого аппарата, очищенного несравненно, неизме­римо в большей степени от старого царского, буржуаз­ного и мелкобуржуазного аппарата, чем тот, которым мы вынуждены пробавляться в остальных наркоматах.

         В-третъих, нужно примерно наказать тов. Орджо­никидзе (говорю это с тем большим сожалением, что лично принадлежу к числу его друзей и работал с ним за границей в эмиграции), а также доследовать или расследовать вновь все материалы комиссии Дзержин­ского на предмет исправления той громадной массы неправильностей и пристрастных суждений, которые там несомненно имеются. Политически-ответственными за всю эту поистине великорусско-националистическую кампа­нию следует сделать, конечно, Сталина и Дзержинского.

         В-четвертых, надо ввести строжайшие правила от­носительно употребления национального языка в ино­национальных республиках, входящих в наш союз, и проверить эти правила особенно тщательно. Нет со­мнения, что под предлогом единства железнодорожной службы, под предлогом единства фискального и т. п. у нас, при современном нашем аппарате, будет прони­кать масса злоупотреблений истинно русского свойства. Для борьбы с этими злоупотреблениями необходима особая изобретательность, не говоря уже об особой искренности тех, которые за такую борьбу возьмутся. Тут потребуется детальный кодекс, который могут составить сколько-нибудь успешно только националы, живущие в данной республике. Причем не следует зарекаться заранее никоим образом от того, чтобы в результате всей этой работы вернуться на следующем съезде  Советов  назад,  т. е.   оставить  союз  советских социалистических республик лишь в отношении воен­ном и дипломатическом, а во всех других отношениях восстановить полную самостоятельность отдельных нар­коматов.

         Надо иметь в виду, что дробление наркоматов и несогласованность между их работой в отношении Москвы и других центров может быть парализовано достаточно партийным авторитетом, если он будет применяться со сколько-нибудь достаточной осмотри­тельностью и беспристрастностью; вред, который мо­жет проистечь для нашего государства от отсутствия объединенных аппаратов национальных с аппаратом русским, неизмеримо меньше, бесконечно меньше, чем тот вред, который проистечет не только для нас, но и для всего Интернационала, для сотен миллионов наро­дов Азии, которой предстоит выступить на исторической авансцене в ближайшем будущем, вслед за нами. Было бы непростительным оппортунизмом, если бы мы нака­нуне этого выступления Востока и в начале его про­буждения подрывали свой авторитет среди него ма­лейшей хотя бы грубостью и несправедливостью по отношению к нашим собственным инородцам. Одно дело необходимость сплочения против империалистов За­пада, защищающих капиталистический мир. Тут не мо­жет быть сомнений, и мне излишне говорить о том, что я безусловно одобряю эти меры. Другое дело, когда мы сами попадаем, хотя бы даже в мелочах, в империа­листские отношения к угнетаемым народностям, под­рывая этим совершенно всю свою принципиальную искренность, всю свою принципиальную защиту борьбы с империализмом. А завтрашний день во всемирной истории будет именно таким днем, когда окончательно проснутся пробужденные угнетенные империализмом народы и когда начнется решительный долгий и тяже­лый бой за их освобождение.

Ленин

31. XII. 22 г.

Записано М. В.

Впервые напечатано в 1956 г.                   Печатается по записи секретаря

в журнале «Коммунист» №  9                        (машинописный экземпляр)

В,И, ЛЕНИН О СТАЛИНЕ, нужно читать и понимать прочитанное!
В. И. Ленин в адрес Сталина: «Тот грузин, который пренебрежительно относится к этой стороне дела, пренебрежительно швыряется обвинением в «социал-национализме» (тогда как он сам является настоящим и истинным не только «социал-националом», но и грубым великорусским держимордой), тот грузин, в сущности, нарушает интересы пролетарской классовой солидарности…».
В.И. Ленин предлагает съезду принять следующие меры: «Политически-ответственными за всю эту поистине великорусско-националистическую кампанию следует сделать, конечно, Сталина…».
В.И. Ленин дал характеристику личности Сталина следующими определениями:
1. «Слишком груб», грубый великорусский держиморда.
2. «Торопливость».
3. «Администраторское увлечение».
4. «Озлобление».
Мало уметь читать, нужно ещё понимать прочитанное. Что такое будет грубый? Смотрим толковый словарь русского языка. Грубый – это есть: необработанный, примитивный, некультурный человек, а если слишком грубый, то – совсем дурак! К словам слишком грубый В.И. Ленин добавил ещё : «великорусский держиморда». Получается, что Сталин - грузинский дурак является ещё шовинистом и национал-социалистом (фашистом).
Что означает «торопливость»? Торопливость – это есть забегание впереди событий, практики в силу субъективных впечатлений, то есть Сталин оказывается ещё торопливый дурак.
«Администраторское увлечение» - управлять, распоряжаться, руководить (руками водить), регулировать общественные отношения путем господства и подчинения с помощью императивных норм, а не с помощью меры возможного и должного поведения, меры осознанных возможностей. Чем больше человек осознает возможности поведения, тем больше человек свободен в выборе своего поведения. Администрирование – исполнение, которое не требует мышления (управление без мышления).
«Озлобление» Сталина. В.И.Ленин подчеркивает, что Сталин воспринимает национальные отношения с помощью чувств на уровне зверя, а не человека, что у него вызывает возбуждение, эмоцию – злость. Озлобленность в толковом словаре русского языка расшифровывается, как дурное, вредное, не доброжелательное чувство. По этим причинам познание на уровне чувственного восприятия, соединенное с желанием решить проблему, порождает у Сталина звериное действие (Побить физически членов ЦК КП Грузии). Животные имеют один мир – мир чувств, а человек воспринимает окружающий мир отвлеченным мышлением с помощью развитого языка, который удваивает мир человека. Нужно отметить. Что до 1888 г., до 10 – ти летнего возраста Сталин не знал русский язык, а с 1888 г. по 1899 года учился в православном училище, в духовной семинарии ,и его умственное развитие было на уровне чувств, так как РПЦ не признает сознание. С 1909 по 1916 годы Сталин был в ссылках более 7-мь лет, которые не позволяли социализацию на уровне вербально-логического мышления.
Обычно у читателей Письма к съезду В.И. Ленина вызывает интерес следующая характеристика Сталина:
«Тов. Сталин, сделавшись генсеком, сосредоточил в своих руках необъятную власть, и я не уверен, сумеет ли он всегда достаточно осторожно пользоваться этой властью». Если читать умеете, но нужно ещё понимать прочитанное. Сталин сделался генсеком, то есть сам сделал себе эту должность. Изначально была должность генерального секретаря секретариата (канцелярии) ЦК РКП(б), которую Сталин переделал в генерального секретаря ЦК РКП(б). Сталин сосредоточил в своих руках необъятную власть: Председатель НК по делам национальностей, Председатель НК РКИ СНК РСФСР, член Оргбюро и Политбюро ЦК РКП(б), а также генеральный секретарь Секретариата (канцелярии) ЦК РКП (б), т.е. в сосредоточил своих руках – пять властных органов. Причем, В.И. Ленин подчеркнул, что сосредоточил в руках (руководить – руками водить, а не в силу своего ума управлять).