Комиков В.В. - советский учитель с большой буквы.

Об очень хорошем человеке, коммунисте, который нас учил быть человеком, никогда не сдаваться.

         На переменах у входа в спортзал выстра­ивалась обувь самых разных фасонов и раз­меров. И юркий пионер, и солидный деся­тиклассник, сбросив ее, деловито шли к сна­рядам: подтягивались на перекладинах, кру­тились на турнике, взбирались по канатам, приседали и отжимались, поднимали   штангу.

         О том, что нынешний среднестатистический школьник и на треть не удовлетворяет по­требность организма в движении, о печаль­ных последствиях гиподинамии сегодня го­ворят во весь голос. И все-таки учитель физ­культуры, запирающий во внеурочное время зал на замок, у меня не вызывал особого возмущения. Зал, открытый всегда, — введен­ное   в   некоторых   школах   новшество,   а   может, и не новшество — увидишь пока не везде. Но представишь бедлам, который спо­собны учинить вырвавшиеся на волю маль­чишки и девчонки, и понимающе согласишь­ся: когда они степенно прогуливаются пара­ми по коридору, их физкультурный руково­дитель чувствует себя куда спокойней. Так что пусть уж «добирают» физическую нагруз­ку не на переменах.

         А тут ничего и отдаленно напоминающего беспорядок не происходило. Даже мячи, во­круг которых обязательно образуется свал­ка, лежали точно влитые, никто их не тро­гал. И, поверьте, все это было на пере­менах.

— Каждый знает, чем должен занимать­ся, — сказал, заметив мое удивление, Вла­димир Васильевич.

         Шел обычный день в московской шко­ле № 820, где Владимир Васильевич Коми­ков преподает физкультуру.

         Писать о нем, подумалось мне, будет прос­то. Для начала представлю старый москов­ский двор в Зоологическом переулке. Ни­когда я в том дворе не был, но совсем близко жили наши хорошие знакомые. Од­нажды, не помню почему, оставшись у них ночевать, я проснулся оттого, что где-то ря­дом трубили слоны, рычали тигры, кричали павлины. Обитатели зоопарка приветствовали наступающее утро.

         А как-то ненамного раньше я с криком «ура!» штурмовал поросшую бурьяном высоту в пустом вольере. Под Орлом, Кур­ском и Белгородом шла война настоящая, и звери,   наверно,   были   в   эвакуации.

         Владимир Васильевич, тогда еще никакой не Васильевич, в эвакуации не был. И зна­чит, выстаивал очереди, чтобы «отоварить» продуктовые карточки, свою — «детскую», и «рабочую» — мамину; во время ночных на­летов на Москву норовил оказаться не в бомбоубежище, а на крыше; обязательно хо­тел задержать диверсанта и мечтал любыми правдами и неправдами попасть на фронт, потому что как всякий уважающий себя одиннадцатилетний мужчина был уверен — на   фронте   без   него   не   обойдутся.

         А дальше, считал я, и воображать ничего не придется. Послевоенный стадион «Метрострой», где возле запретного зеленого поля расцветал неорганизованный, «дикий» футбол, я знал тоже. Иногда до уроков (мы учились во вторую смену) нам удавалось сыграть на случайно не захваченной стар­шими парнями тренировочной площадке. Разговоров потом хватало на весь оставший­ся день.

         И крутые спуски в детском парке имени Павлика Морозова, раскатанные в сногсшиба­тельный лед нашими калошами, портфелями и   пальтишками,   хорошо   помню.

         И лыжную базу в Краснопресненском пар­ке культуры и отдыха, где сдавал норма­тивы комплекса БГТО —"'«Будь готов к тру­ду и обороне!».

Совершив путешествие по маршрутам его детства и отрочества, предполагал я, оста­нется мысленно замостить краснопресненские улицы булыжником, уложить на булыжник рельсы, и тогда красно-рыжий трамвай с буферами и подножками сам уже привезет в Шмитовский проезд, к видному по тем временам желтому зданию, у входа в кото­рое на одной вывеске было написано «Мос­ковский городской педагогический институт физического воспитания» и «Московское го­родское педагогическое училище физическо­го воспитания» — на другой. Обе вывески, правда в обратном порядке, имели к Комикову самое прямое отношение — в том зда­нии он проучился семь лет.

         Я сделал все, как задумал. Толпа обряжен­ных в мосшвейпромовские лыжные костюмы парней и девчонок вынесла меня из ваго­на. Растворившись в ней, я протолкнулся сквозь узкие двери в институтский вести­бюль и отправился по притихшим вдруг эта­жам на поиски своего героя. В аудитории, где седенький профессор объяснял, что у человека 602 мышцы и каждая несет соб­ственную функцию, Комикова не было. Не было его и там, где разбирали главный принцип педагогики: «От простого — к сложному, от общего — к частному». Не об­наружился он ни в химической лаборатории, ни в биологическом кабинете, ни в игровом, ни в гимнастическом залах.

         В одном из коридоров серьезные, взрос­лые старшекурсники, взявшись за руки, ве­ли стремительный хоровод, старательно рас­певая: «Вот мы сели, вот мы сели, закру­жились карусели...» И мне показалось, среди них я увидел его, Комикова, только без ма­лого на три десятилетия моложе...

         Прозвенел звонок, Владимир Васильевич, завершив очередной урок, вернулся к пре­рванному разговору, и ниточка, вроде бы прочно связавшая те далекие годы с днем нынешним, напряженно натянулась, готовая вот-вот оборваться.

         — Вовсе не собирался я быть учите­лем,   хотел   стать   военным,   —  сказал   он.   —Почти все ребята из нашего двора посту­пили в военные училища, до полковников дослужились, есть один генерал, а у меня не получилось...                                 

         В Московском городском педагогическом институте физического воспитания было не­мало людей, у которых что-то не получи­лось. Выросший из педучилища, он просу­ществовал всего три года и не успел за­воевать популярность. В его аудиториях весьма заметное место занимали несостояв­шиеся врачи, биологи, инженеры и даже ки­нематографисты. То ли смирясь с судьбой, то ли ожидая счастливого случая переменить ее. Признаюсь, и в моих старых бумагах со­хранилась меньше чем наполовину запол­ненная зачетная книжка со штампом МГПИФВ.

         Были среди студентов и спортсмены, име­нитые и не очень, жаждущие получить хоть какой диплом о высшем образовании. Но тон задавали ребята, прежде окончившие здесь же училище, после занятий успевавшие проработать в школе, точно знавшие, что они делают и для чего. Именно таким представ­лялся мне Комиков.

         А у Владимира Васильевича все было ина­че. После семилетки он появился в Шмитов­ском проезде, чтобы лучше подготовиться к армейской службе, помимо многого про­чего, будущий офицер должен быть отлич­но развит физически. Но попала в автомо­бильную катастрофу, стала инвалидом мама, по профессии шофер (севшие в суровую го­дину за руль мамы еще продолжали водить машины). Оставить ее одну в таком состоя­нии он не смог.

В желтом здании на Красной Пресне от­крывался институт, размышлять было нече­го... Выходило, что Комиков как бы из тех — несостоявшихся   и   смирившихся.

         Бьет, выбивает походный марш удалой барабан. Кто там идет не в ногу? Левой! Левой! Левой! Это бамбуковая палочка в руках Владимира Васильевича, потрескавшая­ся, изоляционной лентой прихваченная, сту­чит по полу, отдавая четкие команды. Лихо печатают шаг, точно обозначают углы, за­мирают по стойке «смирно», подчиняясь ее бессловесным распоряжениям, сияющие чет-вероклассники.

         — Молодцы! А совсем молодцами буде­те, если к весне сдадите нормы ГТО первой ступени. К труду, к защите нашей Родины го­товиться надо уже сейчас.

         В институте на Пресне нам преподавали предмет, называвшийся «музыкальная ритми­ка».   Не   помню,  да   и   не  знал,   наверно,   никогда, чему пытался научить меня педагог. Но было весело. Когда кто-нибудь из нас ошибался, он театрально всплескивал рука­ми, ударял по клавишам и затягивал: «В тем­ном лесе, в темном лесе-е». — «В темном лесе-е», — дружно подхватывали мы.

         Бьет   барабан.   Левой!   Левой!   Левой!

         —  В   наш   институт   пошел   не   потому,   что туда   было   легче   попасть,   —   сказал   Влади­мир   Васильевич.   —   Просто   еще   в   детстве прочитал   где-то,   что   люди     бесхарактерные не  могут   быть   военными   и   преподавателями физкультуры.

         —  Я  тобой   доволен,  Леша.   Но   как  же  ты мог   сегодня   форму   забыть?   Ведь   ты   буду­щий   солдат,   может,   и   моряк.   И   вот   утром построились    на    палубе    моряки,    а    у    тебя вместо     тельняшки   футболка...      Раз   решили мы   на   урок   приходить   в   красных   трусах   и белых майках, так и следует приходить, фор­му надо уважать. Любую...

         —  Кувырок.    А    для    чего    он    нужен?    Был бой.   Враг   атаковал   превосходящими   силами. Вы   стояли   до   последнего,   насмерть.   Но   уж очень  неравны  были силы. И  вот очнулся ты один,    раненый,    винтовка    рядом   лежит,   до­тянуться   до  нее  можно,   только   над   тобой двое,   навели   автоматы.   И   тут   вспоминаешь, что   научил   тебя   когда-то   Владимир   Василь­евич   делать   кувырок.   Встаешь,   пошатываясь, на  ноги,  поднимаешь  руки  вверх,   будто  сда­ешься. И...

         Через мгновенье винтовка (все та же палочка-выручалочка) в сжатых ладонях Вла­димира Васильевича, еще мгновенье — и обезоружены изображавшие врага маль­чишки.   Это   в   четвертом   классе.

         И в девятом:

         —  Сегодня   подъем   переворотом  могли   бы сделать    все.    Но    подвел    Максим.    Он    тоже близок  к  тому,   чтобы   научиться,   однако   по­ленился   —  ни  вчера,  ни  позавчера  в  зале  я его  не  видел.   А  вот   послушайте,  что   писали недавно   в   газете.   В   Н-ском   подразделении провели    соревнование,    кто    больше    сделает на   турнике   подъемов   переворотом.   И   воин, занявший   первое   место,   выполнил   упражне­ние   340   раз!   Занявший   второе   —  325   раз!..

         Подсмотренные на уроках  картинки как бы снова  промелькнули перед     глазами, но  уже   в   определенной   последовательности. Я  понял:  годы  не  погасили в  Комикове юношескую любовь к армии.

         Для   гостей,   для   застолий   у   меня   припа­сено несколько забавных историй, не раз выверенных, отработанных до уровня эстрад­ного номера. Одна о том, как в институте пришлось бежать десятикилометровую ди­станцию. Между группами проводились со­стязания по легкой атлетике, в которых, как ныне в школьных «Стартах надежд», участво­вать должен был каждый. Ни талантов, ни на­выков ни в каком виде программы у меня не проглядывалось. У ребят результаты, а я умел только (привык на боксерских сбо­рах) бегать медленно, но долго. Мне пору­чили быть стайером.

         Рассказывалась история примерно так. Все давно финишировали, а я бегу. Уже зрите ли разошлись, а я бегу. Уже завхоз со ста­диона флаги унес, а я бегу. Уже судьям на­доело ждать, разъехались по домам, а я бегу, бегу, бегу...

         Подлинно в этом рассказе лишь то, что прибежал я последним, здорово отстав от настоящих легкоатлетов-стайеров и неутоми­мых, быстрых лыжников, кроме них, никто и не стартовал со мной.

         Все же остальное для красного словца рожденный вымысел. Десятикилометровкой соревнования заканчивались, но задержавше­гося в пути тихохода дожидались ребята из моей группы, из других групп, с  других курсов. Они всячески подбадривали меня, и обязанные быть бесстрастными судьи под­бадривали тоже. Единственный, кто смеялся надо  мной,   был   я   сам.

         Теперь, по прошествии стольких лет, я до­гадался: в институте, готовившем школьных учителей физкультуры, не афишируя, не про­возглашая, последовательно внедряли олим­пийский девиз Пьера де Кубертэна: «Главное  —   не   побеждать,   а   участвовать».

         Возвратиться же к этому эпизоду, отделить в нем действительное от нафантазированно­го заставил случай, свидетелем которого я стал   на   уроке   Комикова   в   шестом   классе.

         Разбившись на тройки, мальчишки и дев­чонки азартно состязались в эстафете. Борь­ба, что называется, шла на равных. Но вот паренек, до того, кстати, ничем не блистав­ший, раскормленный не в меру, оторвался на несколько метров от соперника, повер­нулся и заскакал, гримасничая, спиной впе­ред, пока не свалился от собственной не­уклюжести.

         — Видите, есть справедливость, — сказал Владимир Васильевич, он даже в лице пере­менился. — Над товарищем посмеяться захо­тел. А товарищ освобожден от физкультуры, мог вообще не бежать. За неуважение к сопернику ты дисквалифицирован. Победила четвертая тройка.

         На уроках Комикова удивляло многое. Но больше всего, пожалуй, поразило то, что одинаково непринужденно на них чувствова­ли себя и сильные, ловкие правофланговые, и успевшие подзарасти жирком нескладехи. Никто не смеялся над тем, у кого не полу­чалось, никто не стеснялся, если не получа­лось у самого. «Слабым бывает только очень ленивый человек», — не перестает внушать своим ученикам  Владимир  Васильевич.

         После уроков, когда в зале стало негде яблоку упасть, он познакомил меня с Димой Мухиным, работавшим со штангой восьми­классником:

—  На   всех   уроках   —   отличник,     на   моих же  посмотреть   не   на  что  было,  куль  кулем, колобок.

         Начали с нуля, ни подтянуться, ни по ка­нату влезть не мог. А теперь через восемь месяцев занятий тяжелой атлетикой рвет 60 и толкает 80 килограммов, 12 раз подтяги­вается, подъем переворотом на турнике ско­ро   будет   делать   два-три   раза.

—  Весил   86,   а   сейчас     73,   и   подрос   на 6 сантиметров... — Об этом, не скрывая гор­дости,   мне   сообщил   сам   Дима.

         «Приступая к лечению, надо очень верить в успех, иначе и не стоит приступать», — часто говорит Владимир Васильевич. Слова эти принадлежат знаменитому хирургу ака­демику Амосову, но Комиков уверен, что физкультура, спорт — лучшее лекарство от лю­бой болезни, и потому любит их повторять. Уверенность же такую в него вселили не чужие   изречения,   а   собственная   практика.

         Живет, трудится в Москве инженер и му­зыкант Виктор Гудков. В детстве у него при­знали ревматический порок сердца, ни о ка­кой физкультуре, казалось, и речи быть не могло. Владимир Васильевич, он работал тог­да в 87-й школе на Красной Пресне, речь завел. С отцом, со старшей сестрой маль­чишки. Виктора-то уговаривать не надо бы­ло, сильно переживал он свою неполноцен­ность. Комиков стал заниматься с ним (Вик­тор учился в четвертом классе) атлетической гимнастикой. А в десятом случилось не­счастье, Гудков получил тяжелую ножевую рану. В себя пришел в реанимационном от­делении. «Видишь, — сказал ему врач, — искусственное сердце, искусственные легкие. Но спасли тебя не они. Спасла тебя твоя грудная мышца. Еще бы сотая доля милли­метра,   и   мы   бы   оказались   бессильны».

         Иногда в школьном зале появляется Ми­хаил Ануфриев, шофер такси, мастер спорта по штанге, тоже учившийся у Комикова на Красной  Пресне.  Диагноз ему  поставлен  был тот же, что и Гудкову. Физкультура врача­ми запрещалась строго-настрого. Комиков с врачами не согласился. Перед призывом в армию никаких признаков порока медицин­ская  комиссия у Михаила не обнаружила.

         —  Вот   мальчик,   —   незаметно     показывал мне Владимир Васильевич, — у него врожден­ный   вывих   тазобедренного   сустава.   У   того нет    почки.    От   физкультуры      освобождены. Но разве лучше,  если они  будут чувствовать себя   ущербными?   Конечно,   нагрузку   я   даю им поменьше.

         Перед каждым уроком несколько человек протягивали учителю справки, не переодева­ясь,   усаживались   на   скамейку.

—  Ох   уж   эти   медики,   —   потихоньку   се­товал   Комиков.  — Два  дня   насморк,  на  две недели     справка.     Встань   на   левый     фланг. Устал — отдохни.

         —  Так   и   замуж   никогда   не   выйдешь,   — выговаривал   он   уже   знакомой   с   косметикой старшекласснице,   —   надо   будет   на   свида­ние идти, а у тебя справка.

         Время от времени обращался ко всему классу:

—  Бригада   строит   дом.   Каждый   занят   по­рученным   ему   делом.   Если   кто-то   выполня­ет свою работу плохо или совсем не выпол­няет,   за   него   работают   другие.   То   есть   ра­ботают с  перегрузкой.  У  человека  602 мыш­цы,   и   у   каждой   своя   работа.   Если   мышцы не   трудятся,   за   них   трудится   только   одна мышца,   сердечная.   Одна   за   сотни!      Поду­майте...

         Или:

         —  Вы болели, вам трудно, легче просидеть урок   на   скамейке.   В    1941    году одиннадца­тилетний   ленинградский   школьник  Леня   Картаузов   попал   на   фронт,   стал   сыном     полка. Он   подорвался   на   мине.   Ему   ампутировали обе   ноги,   сделали   протезы.     Его   родители умерли   в   дни   блокады   Ленинграда  от   голо­да,   и   после   госпиталя   Леня   оказался   в   дет­ском доме.  Когда все спали, он шел  на ули­цу   и,   держась   за   забор,   учился   ходить   на лыжах.   Ему   было   трудно,   было   больно,   но он   научился   и   поверил,  что  может  быть  че­ловеком   как все.

         В 1954 году Картаузов, обманув врачей, поехал на целину и там сел на трактор. Ему было трудно, было больно, но он стал хорошим механизатором. Картаузову присво­ено высокое звание — Герой Социалистиче­ского Труда. Не за то, что он, инвалид, при­ехал на целину, а за то, что перевыполнял норму в два-три раза. Чтобы было много хлеба, чтобы никогда не было голода. А на­чал он с лыж...

         Убежденность Комикова во всесильности физической культуры не всегда, мягко гово­ря, встречает понимание. Прибежала как-то сердобольная мамаша, раскричалась: «Изверг вы, а не учитель. Заставляете заниматься больного ребенка".

         —  Нажаловался,      —   искренне      изумлялся потом   Владимир   Васильевич.   —   У   мальчиш­ки   болезнь   Шляттера    —   на   кости     мозоль растет, ничего страшного. Тут важно  не уши­биться, у меня-то не ушибется, а он со справ­кой помчался шайбу гонять.

         Комиков не обиделся, но вскоре после то­го случая решил провести показательные уроки для родителей, пусть посмотрят, чем занимаются   на   физкультуре   их   дети.

         Не обижается он и когда родители пыта­ются отлучить ребят от спортивного зала (у него музыка, ей учиться надо), но ста­рается обратить их в свою веру: «Четверки и пятерки, кто против, только будет ли ва­ша дочь счастлива? Здоровый нищий счаст­ливей больного короля».

         Переубедить удается не всякий раз, хотя не раз оставившие ведомую им секцию об­щефизической подготовки возвращались об­ратно. Почему? Отметки выше не стали, а вот   самочувствие,   работоспособность...

         Вообще, считает Комиков, оценки в школе следовало бы отменить, мнение не бесспор­ное, конечно, но процентомания бы исчез­ла. Бывает ведь, на тройку ученика вытащат, а   человека   в   нем   проморгают.

         По поводу оценок у Владимира Васильеви­ча вышло столкновение с представителями педагогической науки. «Оценка должна быть объективной, — утверждали ученые, побы­вав на его уроках. — Вы же спортивному парню ставите тройку, а пятерку у вас по­лучает ученик, еле-еле выполнивший упраж­нение». — «Ставлю за определенную рабо­ту, прогресс, — не соглашался Комиков. — Мальчишка не умел ничего, теперь выполнил упражнение. А тот от природы  атлет, но лентяй, четверть прошла, он и чуть-чуть не прибавил, Если оценивать по-вашему, то в чем тогда воспитание, где индивидуальный подход?»

         Почти о каждом, кто приходил после уро­ков   в   зал,   он   что-нибудь   рассказывал.

         —  Из     девятого,     способный       математик. Спорт?  Не мешает.  Вот  познакомьтесь — Се­режа   Елецкий.   Учится   в   инженерно-физиче­ском,  занимается   борьбой   и  ко  мне   по  ста­рой  памяти  размяться   заглядывает.

         —  Этот,   из   четвертого,   играет   на   балалай­ке,  с  координацией  плохо,  отвел  его  на  бас­кетбол,   с   бабушкой   все   время   спорим,   она против. Того, из седьмого, посадил в лод­ку, сало на мышцы перекачивать, вроде бы уже в сборную Москвы берут.

         И рассказывает не только о том, что ка­сается его прямой заботы, физического раз­вития.

         Семиклассника Л, считают «трудным». Со­стоит на учете в детской комнате милиции. Когда у него умерла мама, он переехал в другой район, к тетке. Кое-кто из педагогов вздохнул с облегчением, мол, переведется в школу по новому месту жительства. Комиков против этого возражал решительно, парниш­ка  приохотился к физкультуре, поверил ему, учителю.  А  там...  как там  еще  будет?

         Был у Владимира Васильевича в практике похожий случай, который он себе до сих пор простить не может. Потянулся к нему такой же «трудный» подросток, начал выправлять­ся, попросил у Комикова рекомендацию в комсомол. Не дал, отговорила классная ру­ководительница, это, дескать, противоречит тому-то и тому-то. И сломался парень. В за­ле стал появляться все реже и реже. Сей­час отбывает срок наказания.

         —  Это   и   для   меня   наказание,  —   говорит Комиков, — и урок. Л. так не отдам!

         Неравнодушным людям живется нелегко. Но у Комикова — характер, без которого нет военных и учителей физкультуры.

         Опустели старые московские дворы. Из тесных коммуналок, из узких переулков Москва переместилась в просторные районы новостроек. Из Зоологического в Тушино пе­реехал Комиков. Пришлось в конце концов расстаться и со школой, которой отдал 17 лет. Ездить через полгорода из-за десяти уроков   в   неделю   не   имело   смысла.

         За Красную Пресню Владимир Васильевич держался до последнего. Когда ему пред­ложили вести занятия еще и по соседству, согласился с радостью.

         Он знал, если человек может работать, то должен работать. Но не знал, что для ра­боты по совместительству нужна справка, с него ее никто не требовал. Слухами, как из­вестно, земля полнится. В результате Коми­ков   оказался   «на   ковре».

         —  Что же  вы,  Владимир  Васильевич, в  колымщики  подались, — услышал  он. — Нехо­рошо,   мы   ведь   вам   140   рублей   платим.

         На директорском ковре Владимир Василь­евич скрутил сальто, сделал фляк, потом уперся руками в стол и выжал стойку. В гла­зах  собеседницы  он  читал:   больше  всего  ее волнует, не потянется ли теперь этот ненор­мальный   учитель   за   графином.

         — Чтобы проделывать такие штуки, — ска­зал   Комиков,   —   надобно   хорошо   питаться.

         Справку ему дали, два свободных дня в расписании за ним оставили. Но число школь­ников в Краснопресненском районе таяло, как снег в апреле.

Не очень часто попадаю я в места, где прошли юность, детство, и с грустью заме­чаю, как все переменилось. Иногда загля­дываю на Красную Пресню. Нет уже парка, где был наш немудреный стадиончик, потуск­нело, незаметным сделалось здание бывшего института.

         А   может,   это   мы   переменились?

         Не так давно побывал в зоопарке. Цари зверей, львы, явно страдали от гиподина­мии. Свернувшись по-кошачьи, отрешенно спал бенгальский тигр. А рыженькие собач­ки, новозеландские динго, склонив головки друг к другу, выли жалобно и протяжно. Только малышу-несмышленышу, каким я был когда-то, могло померещиться, что взаперти можно радоваться наступающему утру. А Ко­миков старше меня на шесть лет.

         Для Владимира Васильевича старые мос­ковские дворы не дань модному ныне «ретро». Он рассуждает как специалист: там ребята добирали то, чего не получали на уроке физкультуры. Целый день — подвиж­ные и спортивные игры. И в школу (Коми­ков сравнивает с первыми годами своей ра­боты) дети приходили куда более крепкими физически, чем сегодня.

         Владимир Васильевич сам вырос во дворе и многим ему обязан. Нигде специально не тренируясь, он легко сдал вступительные экзамены по легкой атлетике и гимнастике в педучилище. Играя только в «дворовый футбол», пошел показываться в московский «Спартак» и получил приглашение в дубли­рующий состав. В двадцать с лишним лет на­чал серьезно заниматься гимнастикой, а че­рез три года уже выступал по программе мастеров.

Комиков не вздыхает по прошлому. Жизнь развивается по своим законам, не повер­нешь вспять время. Но дать детям необхо­димую физическую нагрузку можно и нуж­но, считает он. Вот и не запирает спортивный зал на переменах, а руководимая им секция общефизической подготовки (я о ней упоминал вскользь) — это тот же спор­тивный зал, открытый для каждого. Ежеднев­но,   с  двух  до   семи   часов   вечера.

         У Комикова семья, трехлетний сын, дочь-второклассница,   «Может,   сходим   в   театр,   в цирк?» — без всякой, впрочем, надежды нет-нет да спросит жена. «У меня целый день театр и цирк», — отшучивается он. Наташке приготовить уроки помогает, что физкультур­ница она у него, говорить не стоит. Придет к нему в зал, состязается с мальчишками.

         —  Вижу. Вижу. Тебя вижу иногда, — начи­нает   он   урок.   —   Тебя   совсем   в   зале   не вижу.   Не   подружишься   со  мной,   ни   за   что подъем   переворотом   не   сделаешь,   несладко тебе в армии придется.

         Вспоминаю свои столь давние уроки физ­культуры, Весь класс на скамейке, кто-то один ковыряется на брусьях, замерзнуть можно. У Комикова сидят только освобож­денные. 45 минут движения.

         —  Все,   что   от   нас   требуют,   мы   изучаем. Но   я   упор   делаю   на   упражнения,   которые ребята   могут   выполнять   сами,     дома.   Если они   здесь   физкультурники,   а   дома  нет,   это уже  что-то  не  то.   Физкультура  должна  быть на каждый день, на всю жизнь.

         45 минут общефизической и силовой под­готовки. С точки зрения и взрослого спортс­мена, это самая скучная часть тренировки, вынужденное, так сказать, обрамление ин­тересного. А тут школьники. Но им не скуч­но, им почему-то интересно.

         Может, потому, что результаты налицо, знаешь — каким был, видишь — каким стал. Может, потому, что все носит характер соревнования — кто больше прибавил за ме­сяц, за четверть, за год? «Подпишите, Вла­димир Васильевич!» — тащат к нему днев­ники и малыши и старшеклассники. В них фиксируется,   что   сделано   за   день.

         А может, дело в самом Владимире Ва­сильевиче?

         Ранним утром в любую погоду по улицам Тушина бежит кряжистый, среднего роста человек в спортивном костюме. О таких говорят, у них нет возраста.

         Случайно мы столкнулись с ним в две­рях, мне показалось, я налетел на стальной сейф. В марте Владимиру Васильевичу испол­нится 52 года.

         Как-то его упрекнули, что на уроках он не пользуется наглядными пособиями. Хоро­шо   бы   завести   плакаты,   фотограммы.

         —  Пойду   на   пенсию,   тогда   и   стану   кар­точки   в   альбоме   рассматривать,     молодость вспоминать. А пока я сам могу все показать. Хотите,    стойку,    подъем,    уголок...   Пожалуй­ста.

         На первый взгляд бесхитростный, прямо­линейный даже, он совсем не так прост, как может показаться. Незамысловатые вроде бы слова, действия.   А   вдуматься,    обнаружишь в них и скрытый смысл, и точное знание психологии   того,    кому   они    предназначены.

         Есть в его кабинете-каптерке несложное приспособление, позволяющее видеть, что творится в зале. Подойдет потом Комиков к гимнастическому коню, пошепчется с ним и скажет: «Конь говорит, Сережа баловал­ся».   Малышам   нужна   сказка.

         После занятий в четвертом классе услы­шал: «Леша и Дима придут завтра ко мне на шестой урок».

         —  Есть   у   меня   десятиклассники,     подъем переворотом   едва   делают.    Приведу    к    ним мальчишек,   пусть   у   них   поучатся,   —   объяс­нил  мне  суть   сказанного   Владимир  Василье­вич.

         Мне так и не удалось разгадать, в чем сек­рет его уроков. Но больше половины учени­ков 820-й школы бегают по утрам, процентов семьдесят приходят в зал после учебных за­нятий. Дважды классы Комикова пробивались во Всесоюзный финал соревнований «Стар­ты надежд», ездили в «Артек». Лавров в Кры­му не снискали. Владимира Васильевича, од­нако, это не огорчало. Главное — не побеж­дать, а участвовать. Нормы золотого значка ГТО   в   его   команде   выполнил   каждый.

         Был Комиков в школе, где спортсмены из всех параллельных классов собраны в один. Выигрывать «Старты надежд». В спортивном классе действительно молодец к молодцу. А в остальных... Мальчишки и девчонки весь урок тряслись на поролоновых матах. Ниче­го другого преподаватель им предложить не мог, они не умели.

         Готовят чемпионов! Разве этим должна за­ниматься школа?

         —  В «Артеке» насмотрелся всякого. Школь­ники   приезжали   с  тренерами   по   стрельбе   и плаванию,  с постановщиками  вольных упраж­нений, массажистами, — не без иронии вспо­минает  Комиков. — Кто же  из них вырастет, если   они   сейчас   без   семи   нянек   обойтись не могут?

         Несколько лет назад к Владимиру Василь­евичу на практику пришел студент Централь­ного института физкультуры, мастер спорта по гимнастике, кандидат в сборную страны. Опоздал на две недели и: «Что, неужели вам тренер не позвонил?» — «Да что же ты за мужик такой, без тренера ни на шаг?», — отчитал его Комиков. Ни в сборной, ни в институте, правда, этого практиканта вскоре не оказалось.

         —  Все   равно    из   таких   школьного   учите­ля       не       сделаешь.       Жаль,     нас     тогда     в ГЦИЛИФК    влили.    Первый,    единственный      в стране    институт   был,    который      целиком   на школу работал. Там самостоятельности учи­ли. Бывало, как: «В твоем распоряжении ко­ридор и гимнастическая скамейка, проведи урок».

         В день одной из наших встреч после уро­ков он отправился на совещание в райком партии, обсуждалось постановление ЦК КПСС и Совета Министров СССР «О дальнейшем подъеме массовости физической культуры и спорта», а мне дал с собой стопку писем, которые получает от бывших учеников. Об­ратные адреса и даты на конвертах были разные. Но почти на всех стоял армейский штемпель.

         «Вы, пожалуй, единственный из учителей приучали нас к силовым нагрузкам, к стрем­лению побороть себя, пересилить страх, — короче, воспитывали у нас волю. Как жалею сейчас, что так поздно пришел к вам за­ниматься».

         «Сильному парню в армии тяжело, а сла­бому, особенно в наших прославленных воз­душно-десантных гвардейских частях, вовсе делать нечего. Передайте это лично от ме­ня  всем ученикам... И еще, Владимир Ва­сильевич, курить я бросил».

         Сложись у него судьба как хотелось, ду­мал я, он, наверно, тоже бы дослужился до полковника, может, стал бы вторым гене­ралом из старого московского двора в Зоо­логическом переулке. Но важнее все-таки, не кем ты в армии стал, а что для нее сделал.

         «Очень помогло физическое развитие, ко­торое я получил под вашим непосредствен­ным руководством. Все гимнастические упражнения на перекладине и брусьях вы­полняю на «отлично», трудности они для ме­ня не составляют, как для некоторых ребят. Не бросаю заниматься штангой. Стараюсь проводить занятия, как у нас в школе. Боль­шое спасибо за все то, чему вы меня на­учили   не   только   в   спорте,   но   и в   жизни».

         «Если бы вы не пришли к нам учителем физкультуры, не знаю, что бы из меня вы­шло. Благодаря вам стал заниматься тяже­лой атлетикой. Да и с дисциплиной помогли. Ведь я только вас слушал. Вы своим лич­ным примером показывали, как надо жить среди людей».

И  еще думал я о том, что учитель не профессия. Профессия — преподаватель. Учи­телями называют людей, у которых есть последователи.

Следующее письмо  начиналось:

«Здравствуйте,   дорогой   вы   мой   учитель!..»