Л.Д. Троцкий о В.И. Ленине

О БОЛЬНОМ

(Из доклада

на VII Всеукраинской партийной конференции

5 апреля 1923 г.)

Товарищи, в отношении ясности мысли и твердо­сти воли нашей партии мы имели некоторую дополни­тельную проверку за этот год. Проверка была тяжела, потому что она была дана фактом, который и сейчас тяго­теет над сознанием всех членов партии и широчайших кругов трудящегося населения, вернее сказать, над всем трудящимся населением нашей страны, а в значительной части — всего мира. Я говорю о болезни Владимира Ильи­ча. Когда последовало ухудшение в начале марта и По­литбюро ЦК собралось обменяться мнениями о том, что нужно довести до сведения партии, до сведения страны об ухудшении в здоровье тов. Ленина, то, товарищи, я ду­маю, что вы все отдадите себе отчет, в каком настроении проходило заседание Политбюро, когда мы должны были сообщить партии и стране этот первый тяжкий, тревож­ный бюллетень. Разумеется, и в такую минуту мы остава­лись политиками. Никто в этом не сделает нам упрека. Мы думали не только о здоровье тов. Ленина — конечно, в первую голову мы были заняты в те минуты его пуль­сом, его сердцем, его температурой,—но мы думали так­же о том, какое впечатление это число ударов его сердца произведет на политический пульс рабочего класса и на­шей партии. С тревогой и вместе с тем с глубочайшей ве­рой в силы партии мы сказали, что нужно в первый же момент обнаружения опасности поставить о ней в извест­ность партию и страну. Никто не сомневался, что наши враги постараются использовать это известие для того, чтобы смутить население, особенно крестьян, пустить тревожные слухи и пр., но никто из нас ни на секунду не сомневался в том, что нужно немедленно сказать партии, как обстоит дело, потому что сказать, что есть,— значит повысить ответственность каждого члена партии. Партия наша — большая, полумиллионная партия, большой кол­лектив, с большим опытом, но в этом полумиллионе лю­дей Ленин занимает свое место, которое, товарищи, ни с чем не сравнимо. Нет и не было в историческом про­шлом влияния одного лица на судьбы не только одной страны, но и на судьбы человечества, не было такого масштаба, не создан он, чтобы позволил нам измерить историческое значение Ленина. И вот почему факт, что он отошел длительно от работы и что положение его тяж­ко, не мог не внушать глубокой политической тревоги. Конечно, конечно, конечно, мы знаем твердо, что рабочий класс победит. Мы поем: «Никто не даст нам избавле­нья» — в том числе и «ни герой»... И это верно, но лишь в последнем историческом счете, то есть в конечном счете истории рабочий класс победил бы, если бы на свете не было Маркса, если бы на свете не было Ульянова-Лени­на. Рабочий класс вырабатывал бы те идеи, которые ему нужны, те методы, которые ему необходимы, но медлен­нее. То обстоятельство, что рабочий класс на двух хреб­тах своего потока поднял такие две фигуры, как Маркс и Ленин, является колоссальным плюсом революции. Маркс — пророк со скрижалями, а Ленин — величайший выполнитель заветов, научающий не пролетарскую арис­тократию, как Маркс, а классы, народы, на опыте, в тяг­чайшей обстановке, действуя, маневрируя и побеждая. Этот год в практической работе нам пришлось прове­сти лишь при частичном участии Владимира Ильича. В идейной области мы от него услышали недавно не­сколько напоминаний и указаний, которых хватит на ряд лет,— по вопросу о крестьянстве, о государственном ап­парате и по национальному... И вот, говорю, нужно было сообщить об ухудшении его здоровья. Мы спрашивали себя с естественной тревогой, какие выводы сделает бес­партийная масса, крестьянин, красноармеец, ибо кре­стьянин в нашем государственном аппарате верит в пер­вую голову Ленину. Помимо всего прочего, Ильич есть великий нравственный капитал госаппарата во взаимо­отношениях между рабочим классом и крестьянством. Не подумает ли крестьянин, спрашивали себя иные в нашей среде, что с длительным отстранением от работы Ленина переменится его политика? Как же реагировала партия, рабочая масса, страна?.. После того как появились пер­вые тревожные бюллетени, партия в целом сомкнулась, подтянулась, нравственно приподнялась. Конечно, това­рищи, партия состоит из живых людей, у людей есть недостатки, недочеты, и у коммунистов в том числе, есть много «человеческого, слишком человеческого», как гово­рят немцы, есть групповые и личные столкновения, серь­езные и мелочные, есть и будут, ибо без этого большая партия жить не может. Но нравственная сила, политиче­ский удельный вес партии определяется тем, что всплы­вает— при такого рода трагической встряске — наверх: воля к единству, дисциплина  или  же второстепенное  и личное, человеческое, слишком человеческое. И вот, то­варищи, я думаю, что этот вывод мы можем теперь уже сделать с полной уверенностью; почувствовав, что она на длительный период лишилась руководства Ленина, пар­тия сомкнулась, отмела все, что могло бы угрожать опас­ностью ясности ее мысли, единству ее воли, ее боеспособ­ности.

         Перед тем как сесть в вагон для поездки сюда, в Харь­ков, я разговаривал с нашим московским командующим Николаем Ивановичем Мураловым, которого многие из нас знают как старого партийца, о том, как восприни­мает красноармеец положение в связи с болезнью Лени­на. Муралов мне сказал: «В первый момент весть подей­ствовала как удар молнии, все откинулись, а затем заду­мались больше и глубже о Ленине». Да, товарищи, бес­партийный красноармеец задумался теперь по-своему, но очень глубоко о роли личности в истории, о том, что мы, люди старшего поколения, когда были гимназистиками, студентиками или молодыми рабочими, изучали по книж­кам, в тюрьмах, на каторге, в ссылке, размышляли и спорили об отношении «героя» и «толпы», субъективного фактора и объективных условий и пр. и пр. И вот ныне, в 1923 г., наш молодой красноармеец конкретно заду­мался об этих вопросах сотнями тысяч умов, а с ним вместе задумался всероссийский, всеукраинский и вся­кий иной крестьянин сотней миллионов умов о роли лич­ности Ленина в истории. А как же отвечают наши полит­руки, наши комиссары, секретари ячеек? Они отвечают так: Ленин — гений, гений рождается раз в века, а ге­ниев — вождей рабочего класса, их два только насчиты­вает мировая история: Маркс и Ленин. Создать гения нельзя даже и по постановлению могущественнейшей и дисциплинированной партии, но попытаться в наивыс­шей мере, какая достижима, заменить его во время его отсутствия можно: удвоением коллективных усилий. Вот теория личности и класса, которую в популярной форме наши политруки излагают беспартийному красноармей­цу. И это правильная теория: Ленин сейчас не работа­ет — мы должны работать вдвое дружнее, глядеть на опасности вдвое зорче, предохранять от них революцию вдвое настойчивее, использовать возможности строитель­ства вдвое упорнее. И мы это сделаем все — от членов ЦК до беспартийного красноармейца...

         Работа у нас, товарищи, очень медлительная, очень частичная,  хотя бы в рамках   большого  плана, методы работы «прозаические»: баланс и калькуляция, продналог и экспорт хлеба — все это мы делаем шаг за шагом, кирпичек к кирпичику... Нет ли тут опасности крохоборче­ского перерождения партии? А подобного перерождения мы так же не можем допустить, как и нарушения ее действенного единства, хотя бы в малейшей степени, ибо если даже нынешний период затянется еще «всерьез и надолго», то ведь не навсегда. А может быть, даже и не­надолго. Революционная вспышка широкого масштаба, как начало европейской революции, может явиться рань­ше, чем многие из нас теперь думают. И если мы из многих стратегических поучений Ленина что должны осо­бенно твердо помнить, так это то, что он называет по­литикой крупных поворотов: сегодня на баррикады, а за­втра — в хлев III Государственной думы, сегодня призыв к мировой революции, к мировому Октябрю, а завтра — на переговоры с Кюльманом и Черниным, подписывать похабный Брест-Литовский мир. Обстановка перемени­лась, или мы по-новому учли ее — поход на Запад, «да­ешь Варшаву»... Обстановку переучли — Рижский мир, тоже довольно похабный мир, как вы знаете все... А за­тем— упорная работа, кирпичик к кирпичику, экономия, сокращение штатов, проверка: нужно ли пять телефони­сток или три, если достаточно трех, не смей сажать пять, ибо мужику придется дать несколько лишних пудов хле­ба,— мелкая повседневная крохоборческая работа, а там, глядь, из Рура полыхнет пламя революции; что же, оно застигнет нас переродившимися? Нет, товарищи, нет! Мы. не перерождаемся, мы меняем методы и приемы, но революционное самосохранение партии остается для нас превыше всего. Балансу учимся и в то же время на Запад и Восток глядим зорким глазом, и врасплох нас события не застанут. Путем самоочищения и расширения проле­тарской базы укрепляем себя... Идем на соглашательст­во с крестьянством и с мещанством, допускаем нэпманов, но в партию нэпманов и мещанства не пустим, нет,— сер­ной кислотой и каленым железом выжжем его из партии. (Аплодисменты.) И на XII съезде, который будет первым съездом после Октября без Владимира Ильича и вообще одним из немногих съездов в истории нашей партии без него, мы скажем друг другу, что к числу ос­новных заповедей мы в наше сознание острым резцом впишем, врежем: не окостеневай, помни искусство кру­тых поворотов, маневрируй, но не растворяйся, входи в соглашение с временным или длительным союзником, но не позволяй ему вклиниться внутрь партии, оставайся са­мим собой, авангардом мировой революции. И если раз­дастся с Запада набат —а он раздастся,—то, хоть мы и будем по сию пору, по грудь, погружены в калькуляцию, в баланс и в нэп, мы откликнемся без колебаний и без промедления: мы — революционеры с головы до йог, мы ими были, ими остаемся, ими пребудем до конца. (Бур­ные   аплодисменты,  все стоя  аплодируют.)

ОБ УМЕРШЕМ

         Ленина нет. Нет более Ленина. Темные законы, управляющие работой кровеносных сосудов, оборвали эту жизнь. Медицина оказалась бессильной совершить то, чего от нее со страстью ждали, требовали миллионы человеческих сердец.

         Сколько среди них таких, которые отдали бы, не за­думавшись, свою собственную кровь до последней капли, только бы оживить, возродить работу кровеносных сосу­дов великого вождя, Ленина, Ильича, единственного, не­повторимого. Но чудо не совершилось там, где бессиль­ной оказалась наука. И вот Ленина нет. Слова эти обру­шиваются на сознание, как гигантская скала в море. Можно ли верить, мыслимо ли признать?

         Сознание трудящихся всего мира не захочет принять этот факт, ибо страшно силен еще враг, долог путь, не закончена великая работа — величайшая в истории; ибо Ленин нужен мировому рабочему классу, как, мо­жет быть, никогда никто не нужен был в человеческой истории.

         Более 10 месяцев длился второй приступ болезни, бо­лее тяжкий, чем первый. Кровеносные сосуды, по горько­му выражению врачей, все время «играли». Это была страшная игра жизнью Ильича. Можно было ждать и улучшения, почти полного восстановления, но можно было ждать и катастрофы. Мы все ждали выздоровления, а пришла катастрофа. Дыхательный центр мозга отка­зался служить — и потушил центр гениальнейшей мысли.

         И вот нет Ильича. Партия осиротела. Осиротел рабо­чий класс. Именно это чувство порождается прежде все­го вестью о смерти учителя, вождя.

         Как пойдем вперед, найдем ли дорогу, не собьемся ли? Ибо Ленина, товарищи, с нами больше нет!

         Ленина нет, но есть ленинизм. Бессмертное в Ле­нине—его учение, его работа, его  метод, его пример —живет в нас, в той партии, которую он создал, в том пер­вом рабочем государстве, которое он возглавлял и направлял.

         Наши сердца потому поражены сейчас такой безмер­ной скорбью, что мы все — великой милостью истории — родились современниками Ленина, работали рядом с ним, учились у него. Наша партия есть ленинизм в действии, наша партия есть коллективный вождь трудящихся, В каждом из нас живет частица Ленина — та, что со­ставляет лучшую часть каждого из нас.

         Как пойдем вперед? С фонарем ленинизма в руках. Найдем ли дорогу? Коллективной мыслью, коллективной волей партии найдем!

И завтра, и послезавтра, и через неделю, и через ме­сяц мы будем спрашивать себя: неужели Ленина нет? Ибо невероятным, невозможным, чудовищным произво­лом природы долго еще будет казаться его смерть.

         Пусть тот же укол иглы, который мы чувствуем, ко­торый будет каждый раз чувствовать сердце при мысли о том, что Ленина более нет, станет для каждого из нас напоминанием, предостережением, призывом: твоя от­ветственность повысилась. Будь достоин воспитавшего тебя вождя.

         В скорби, в трауре, в горе сомкнем наши ряды и серд­ца, сомкнем их теснее для новых боев.

         Товарищи, братья, Ленина с нами нет. Прощай, Иль­ич! Прощай, вождь!..

Л.Д. Троцкий.

Тифлис, вокзал, 22 января 1924 г,